АЛЕКСЕЙ ЭЙСНЕР (1905-1984)
КОННИЦА
Толпа подавит вздох глубокий,
И оборвётся женский плач,
Когда, надув свирепо щёки,
Поход сыграет штаб-трубач.
Легко вонзятся в небо пики.
Чуть заскрежещут стремена.
И кто-то двинет жестом диким
Твои, Россия, племена.
И день весенний будет страшен,
И больно будет пыль вдыхать...
И долго вслед с кремлёвских башен
Им будут шапками махать.
Но вот леса, поля и сёла.
Довольный рёв мужицких толп.
Свистя, сверкнул палаш тяжёлый,
И рухнул пограничный столб.
Земля дрожит. Клубятся тучи.
Поёт сигнал. Плывут полки.
И польский ветер треплет круче
Малиновые башлыки.
Надменный лях коня седлает,
Спешит навстречу гордый лях.
Но поздно. Лишь собаки лают
В сожжённых мёртвых деревнях.
Греми, суворовская слава!
Глухая жалость, замолчи...
Несёт привычная Варшава
На чёрном бархате ключи.
И ночь пришла в огне и плаче.
Ожесточённые бойцы,
Смеясь, насилуют полячек,
Громят костёлы и дворцы.
А бледным утром – в стремя снова.
Уж конь напоен, сыт и чист.
И снова нежно и сурово
Зовёт в далёкий путь горнист.
И долго будет Польша в страхе,
И долго будет петь труба, –
Но вот уже в крови и прахе
Лежат немецкие хлеба.
Не в первый раз пылают храмы
Угрюмой, сумрачной земли,
Не в первый раз Берлин упрямый
Чеканит русские рубли.
На пустырях растёт крапива
Из человеческих костей.
И варвары баварским пивом
Усталых поят лошадей.
И пусть покой солдатам снится –
Рожок звенит: на бой, на бой!..
И на французские границы
Полки уводит за собой.
Опять, опять взлетают шашки,
Труба рокочет по рядам,
И скачут красные фуражки
По разорённым городам.
Вольнолюбивые крестьяне
Ещё стреляли в спину с крыш,
Когда в предутреннем тумане
Перед разъездом встал Париж.
Когда ж туман поднялся выше,
Сквозь шорох шин и вой гудков
Париж встревоженно услышал
Однообразный цок подков.
Ревут моторы в небе ярком.
В пустых кварталах стынет суп.
И вот под Триумфальной аркой
Раздался медный грохот труб.
С балконов жадно дети смотрят.
В церквах трещат пуды свечей.
Всё громче марш. И справа по три
Прошла команда трубачей.
И крик взорвал толпу густую,
И покачнулся старый мир, –
Проехал, шашкой салютуя,
Седой и грозный командир.
Плывут багровые знамёна.
Грохочут бубны. Кони ржут.
Летят цветы. И эскадроны
За эскадронами идут.
Они и в зной, и в непогоду,
Телами засыпая рвы,
Несли железную свободу
Из белокаменной Москвы.
И, пыль и ветер поднимая,
Прошли задорные полки.
Дрожат дома. Торцы ломая,
Хрипя, ползут броневики.
Пал синий вечер на бульвары.
Ещё звучат команд слова.
Уж поскакали кашевары
В Булонский лес рубить дрова.
А в упоительном Версале
Журчанье шпор, чужой язык.
В камине на бараньем сале
Чадит на шомполах шашлык.
На площадях костры бушуют.
С весёлым гиком казаки
По тротуарам джигитуют,
Стреляют на скаку в платки.
А в ресторанах гам и лужи.
И девушки сквозь винный пар
О смерти молят в неуклюжих
Руках киргизов и татар.
Гудят высокие соборы,
В них кони фыркают во тьму.
Черкесы вспоминают горы,
Грустят по дому своему.
Стучит обозная повозка.
В прозрачном Лувре свет и крик.
Перед Венерою Милосской
Застыл загадочный калмык...
Очнись, блаженная Европа,
Стряхни покой с красивых век, –
Страшнее труса и потопа
Далёкой Азии набег.
Её поднимет страсть и воля,
Зарей простуженный горнист,
Дымок костра в росистом поле
И занесённой сабли свист.
Но ты не веришь. Ты спокойно
Струишь пустой и лёгкий век.
Услышишь скоро гул нестройный
И скрип немазаных телег.
Молитесь, толстые прелаты,
Мадонне розовой своей.
Молитесь! - русские солдаты
Уже седлают лошадей.